Анекдоты про Вовочку - стр. 87

Звонит как-то папа больному сыну вовочке:
— Сынок какая у тебя температура?
— Сорок три.
— Да ты, что не может быть!
— Да мама только,что измеряла
так и сказала тридцать шесть и семь

Первый урок английского.
Учительница:
— Кто из вас, , знает все английские буквы .
( маленький):
— Я.
(У) — Hу называй, по порядку.
(В) — Q, W, е, R, T, у...

— Мама, а правда, что меня после пятого класса ждут разочарование, бутылка и бесцельно прожитая жизнь?
— Вовочка, ты что, опять с отцом разговаривал?

— А вы здесь писающего мальчика не видели?
— Нет.
— Показать?

— Вовочка! Мое терпение лопнуло! Завтра без отца в школу не приходи!
— А послезавтра?..

Вовочка учит наизусть басню:
— "Вороне где-то Бог послал кусочек сыру"... Папа, а разве есть Бог?
— А разве есть сыр? Это же басня, сынок.

Мама ругает Вовочку:
— Ну почему ты у меня такой неряха и грязнуля?! Вот бери пример чистоплотности с нашего кота!
Вовочка ей так задумчиво отвечает:
— То есть ты предлагаешь мне после туалета самому себе вылизывать задницу и яйца?

В школе. 1-й класс.
— Вовочка, выйди к доске и посчитай, пожалуйста, сколько будет пять
плюс пять!
Вовочка выходит и, загибая пальцы на руках, начинает считать:
— Один, два, три...
— Э, нет, Вовочка, так не пойдет! Hу-ка засунь руки в карманы брюк и
считай заново! Сколько будет 5+5?
Вовочка прячет руки в карманы и после паузы говорит:
— Одиннадцать!!!

Вовочка вырос и стал директором школы...
— Марья Ивановна, я не знаю, кто первый нарисовал в мужском туалете голую женщину... Но зато точно знаю, что учитель физкультуры и учитель труда внесли в "рисунок" коррективы и исправили отдельные неточности и недостатки... Знаете, что меня удивило? Я вас узнал!!!

Урок анатомии. Тема: "Гениталии человека".
Перед уроком учительница уговорила Вовочку продемонстрировать своё
"хозяйство" в качестве наглядного пособия. Натянули простынь с дыркой
в нужном месте и за ней поставили Вовочку, чтобы никто не видел его
самого. Учительница:
— Дети, кто знает, что это такое?
Класс молчит. Поднимается одна рука. Учительница:
— Да, Лена скажи нам, что это такое.
— Это Вовочкин член.
— А, откуда ты это знаешь???
— На нем моя губная помада.

Учительница в школе:
— Дети, какие знаете лекарственные препараты?
Маша:
— Панадол.
Иван:
— Аспирин.
Юля:
— Уголь активированный...
Вовочка:
— ВИАГРА...
— ??? А скажи, Вовочка, от чего эта виагра?
— Как от чего? — От поноса!
— ??? Как от поноса? С чего ты взял?
— А мама каждый вечер дает папе одну таблетку и говорит: "На, возьми
виагру, может это дерьмо у тебя затвердеет..."

Папа, посмотри, две мухи гуляют! Одна — женщина, а другая — мужчина.
— Как ты их различаешь?
— Очень просто. Видишь: Он сидит на горлышке бутылки вина, а Она уже час ползает по зеркалу...

Марья Ивановна дала задание ученикам составить рассказ со словом "ананас".
Машенька:
— Папа получил зарплату, купил ананас. Мы его дружно поели — он был очень вкусный.
Петенька:
— Папа получил аванс, вместе с фруктами купил и ананас. Это было объедение.
Вовочка:
— Папа получил зарплату — всю пропил, А НА НАС Х*Й ЗАБИЛ.

Бабушка читает внучке сказку:
— Вот видишь внученька — волк съел овечку, потому что она была непослушной...
— А если бы она была послушной — то её бы съели люди — правда, бабуля?..

Мать спрашивает Вовочку:
– Ты зачем это читаешь книгу о воспитании детей?
– Контролирую тебя, не перегибаешь ли ты палку…

На уроке в школе:
— Дети, назовите зверя, с которым не cможет справиться человек в одиночку.
— Тигр! Лев! Слон!
— Правильно, дети. А что думает Вовочка?
— Песец, Марья Ивановна.
— Когда же с этим милым пушистым зверьком не cможет справиться человек?
— Когда песец — полный, Марья Ивановна.

Hа приеме у дантиста мать просит сынишку:
— Будь умницей, Вовочка! Открой ротик и скажи: "А-а-а!", чтобы дядя смог
вытащить свой пальчик...

День рождения был ближе и ближе, и самым сокровенным желанием мальчика было получить в этот день большую красную пожарную машину.
— О, Боже, — закричал он, ложась в постель накануне своего дня рождения, — пошли мне большую красную пожарную машину!
— Но, Донни, — заметила мать, — ты не должен так кричать. Бог не глухой, ты же это знаешь.
— Конечно, знаю, мама. Но зато наш папа плохо слышит.

Урок анатомии. Учительница просит ребят назвать часть тела важную и обосновать зачем это надо, почему человек без этого не может. Руку поднимает Машенька:
— Ноги, они нужны человеку чтобы передвигаться, ходит в школу, например, или убегать от врагов!
— Молодец Машенька, садись пять!
Руку тянет Коля:
— Руки, они нужны людям что бы строить дома, печь хлеб, без рук человек не может!
— Садись Коленька, молодец пять!
Тут Вовочка поднимает руку:
— Кожа!
— Правильно Вовочка, объясни зачем нужна кожа людям.
— Если бы у людей не было бы кожи, они свои яйца в руках бы носили!

В том холодном декабре далекого 1987 года, в затерянном в сибирской
глуши гарнизоне молодой солдат Мишка С., он же автор сего опуса,
отчаяно затосковал. Мне надоело. Надоело получать по наглой еврейской
морде от ротных дедов, получать жестко и систематично. Все это было
совсем и не из-за той самой морды, и даже не совсем из-за того, что был
я воином молодым, месяц назад прибывшем из уютной учебки, где гоняли
мало, кормили как на убой, а в казармах были паркетные полы и
раскаленные батареи. Проблема была в том, что прибыл я в часть с
принципами и иллюзиями. Принцип был прост, как солдатский сапог — я был
готов выполнять любую работу, включая мытье полов, но не прислуживать
сильным мира сего, то есть — не стирать чужое ХБ и ПШ, не подшивать
чужие подворотнички, не заправлять чужие постели и прочая и прочая...
Много обязанностей у молодого солдата, долог его рабочий день и рабочая
ночь не коротка. И вот от всего этого решил я отказаться в первый же
день. Тем более, что и иллюзии мои подталкивали меня на тот же скользкий
путь. Во-первых, я был уверен, что мой опыт уличных драк, несколько лет
занятий тривиальным боксом и солидная масса (жир и мышцы в соотношении
один к одному), помогут мне разъяснить свои принципы борцам за дедовские
идеалы. А, во-вторых, не сомневался я, что найдутся в части земляки,
земы, земели, которые впишутся за меня, замечательного, в трудную
минуту. И собирался я, как говорят у нас в Израиле, сплясать на двух
свадьбах. То есть в земляки я записал, разумеется, всех хохлов — а как
же, один язык, одни песни. Отец мой обожал украинский фольклор, напевал
в машине под нос "Горiла сосна й палала", а не ожидаемую "Хаву Нагилу"
или хотя бы Розенбаума.
Ну и, разумеется, ожидал я поддержки от своих, родных, маланцев носатых.

Облом меня ждал по всем пунктам. Габариты мои никого не впечатлили,
первый дед, посаженный мною на жопу, привел еще пяток плотных ребят,
которые отбуцали меня — мама не горюй. Я отбивался, но толку было мало,
совсем мало. Так они и подходили ко мне, раз в три-четыре дня, вежливо
спрашивали, не желает ли многоуважаемый гусь подшить усталому дедушке
подворотничок — и, получив отрицательный ответ, принимались за свое
нелегкое дело.
На Украинском фронте все выяснилось в первый же день — деды из
Ивано-Франковска гнобили духов из того же города особо изощренно, не
опускаясь до бесед на рiднiй мовi. Мда, было о чем задуматься.
Евреев же в роте было двое. Один — зачмореный дедушка, который вместе с
молодыми драил полы в казарме, и на мое появление в роте никак не
среагировал, не до меня ему было. А вот второй... С этого места,
пожалуйста, поподробнее. Находился он в командировке, вернуться должен
был в марте — но легенды о нем ходили по роте, от его имени содрогались
стены. По описанию, был это былинный молодец, Илья Муромец, Калев и Тиль
Уленшпигель в одном лице. Фамилия его была Шерман, а кликуха,
произносимая шепотом, — Шерхан. Его приезда я ждал, как еврей ждет
прихода Мессии — хотя жизнь моя в роте потихоньку стала налаживаться.
Меня приняли as is, то есть — с моими принципами. Тем более, что службу
я понимал, выше головы прыгнуть не пытался, да и надоели дедам эти бои -
каждый раз кто-нибудь из них получал если не по печени, то по почкам.
Ротный стал на них как-то нехорошо поглядывать. И, вообще, молодых в
роте хватало — так что меня просто оставили в покое.
И вот в один прекрасный день... О том, что Шерхан возвращается, узнали в
роте за два дня. Водку купили и спрятали в мастерских. Не хватало цветов
и духового оркестра. В роту он пошел не прямиком, а через кочегарку, где
вымылся под душем, побрызгался приличным одеколоном, переоделся во все
новое-нулевое и появился в роте расчетливо во время вечерней поверки,
как принц перед своими поддаными. Старшина торопливо дочитал поверку,
вольно, разойдись, и деды бросились к Шерхану, суетливо протягивали руки
для рукопожатия, а он стоял, величавый, как памятник Ильичу в
Кацапетовке. Такого еврея я не видел никогда до, и совсем немного раз
после — а уж в Израиле евреев хватает, поверьте мне. Ростом он был под
два метра, стройный, поджарый с холодным презрительным взглядом-скорее
похож на грузинского князя, чем на барнаульского маланца. Деды уволокли
его в проход, где немедленно появилась жареная картошечка, две мисочки
бациллы(ну-ка, молодые, угадайте, что это), та самая водовка, соленые
огурцы — и начался пир горой. А я лежал на своем втором ярусе и мечтал,
гусь лапчатый, как круто изменится моя жизнь. Говорил Шерхан мало, слова
взвешивал, бросал их в толпу в нужное время и в нужной интонации,
вызывая у слушателей именно те эмоции, которые и ожидал. Царь, калиф,
падишах.
Утром он подошел ко мне. Рота ушла на хоз. работы, а мы остались в
расположении — и это было естественно, ни старшина, ни ротный ни словом
не заикнулись, что не плохо бы на мороз, братцы-маланцы. Мы присели на
табуретки в Ленинской комнате, и Шерхан заговорил абсолютно по
человечески, это был обычный еврейский мальчик, только большой. Зовут
его Вовой. Его тоже забрали после первого курса, тоже политех, а тетя
его подала документы на выезд, говорят скоро начнут выпускать пачками,
конечно в Израиль, какая еще Германия — только Израиль. И, вообще, он
устал от этой службы, от тупого быдла вокруг, сегодня с этой пьянкой
спал от силы полчаса, а пить он вообще не любит, но деваться некуда,
так что пойдет он сейчас вздремнет до обеда, а не могу ли я, пока он
будет дремать, подшить ему воротничок и гладануть хебешку... Я пристально
посмотрел ему в глаза. Еврейский мальчик Вова исчез. Передо мной сидел,
хищно скалясь и готовясь к прыжку, Шерхан. Настоящий, как у Киплинга.
"Нет, Вова, у меня еще плац не метен" — сказал я, четко произнося каждое
слово. Встал и пошел, как был, без бушлата к выходу. И в спину: "Смотри,
маланец, тебе здесь жить." Ничего, Вовочка, видишь — я выжил, ничего...