Штирлиц открыл дверь — свет зажегся. Штирлиц закрыл дверь — свет погас. Штирлиц открыл дверь — свет зажегся. Штирлиц закрыл дверь — свет погас. "Холодильник" — подумал Штирлиц.
Штирлиц подошел к стенке и нажал "пробел" — стенка поднялась. Он снова нажал "пробел" — стенка опустилась... — Дверь! — догадался Штирлиц после минутного раздумья.
Вот ведь странная штука жизнь: смотришь выступление юмористов, например, и не смешно, а стоит серьезному человеку сказать серьезные слова — и губы растягиваются в глупой улыбке, уши съезжают куда-то на затылок и заходишься диким смехом. Может, это последствия нервного перенапряжения? Вопрос: «вы ничего не слышали? » ассоциируется у меня с Витей Недригайло — старым приятелем, невозмутимым как Штирлиц в те моменты, когда он бывал особенно близок к провалу. В прошлом веке Витюше вырезали аппендицит и объяснили, что он должен следить за работой своего желудка, а также то, что отход (простите) газов является одним из важнейших показателей его нормального функционирования. Он так сосредоточился на наблюдениях, что научился определять настроение своих пищеварительных органов. Выход газов, не сопровожденный звуковым эффектом, означал у него улыбку живота, тогда как аудио сопровождение называлось смехом. И вот, представьте: весна, парк культуры и отдыха трудящихся, на газонах зеленеет травка, уже оттаяли окурки, а дворники еще не сменили лопаты на метлы, легкий ветер несет шелуху от семечек, воробушки ковыряются в … в общем, красота. Именно в это романтическое время 80% мужчин начинают замечать те 20% женщин, которые, несомненно, этого внимания достойны, а остальные 20% мужчин живут с оставшимися 80% женщин, реализуя свою природную тягу к полигамии и не тратя много времени на разного рода ухаживания, цветы, томные вздохи и многозначительные взгляды. У них нет времени: жизнь так стремительна. Не замечая этой стремительности, по аллеям парка молча прогуливался Виктор в компании молоденькой студентки. Ах, эти девочки: они так романтичны. Юная особа приписывала неразговорчивость нашего друга его нерешительности. Возможно, она даже ожидала, что он предложит ей выйти за него замуж. В таком случае она ошибалась: Витюша был занят анализом работы желудочно— кишечного тракта. В какой-то момент чело мыслителя просветлело, он замедлил шаг, девушка напрягла слух, но услышала лишь гомерический хохот Витиных внутренностей. Вот тогда-то кавалер вернулся на грешную землю, но не стушевался и не оробел. По-шпионски оглядевшись по сторонам, он спросил с видом заговорщика: "Ты ничего не слышала?" Больше они не встречались.
В 1987 г. довелось мне исполнять обязанности радиооператора на сухогрузе, совершающем переход из Хайфона (Вьетнам) в Ильичевск. С точки зрения коммерции рейс никуда не годный: ну что можно купить в Хайфоне? Разве что фарфоровых слонов да книги, которых на Родине почему-то не было. Однако, еще один факт омрачал вышеупомянутый переход. Если перемещение судна происходит между портами стран соцлагеря, то валюту получить или задепонировать (отложить) было невозможно. Валютный заработок выдавался чеками ВнешТоргБанка, что несколько снижало стоимость нашего нелегкого труда. Одной из моих обязанностей было включение в сеть корабельной трансляции радио «Маяк», дабы в бананово-лимонной загранице тоскующие по Родине члены экипажа смогли услышать новости с полей страны, передачу «рабочий полдень» и «концерт по заявкам». Как правило, нескольких прослушиваний хватало для того, чтобы в корне задавить ностальгию по стране, в которой планировалось объединение пролетариев всех стран. Но, поскольку ностальгия у каждого своя, мне приходилось проделывать операцию включения «Маяка» ежедневно. Совершал я это автоматически, даже не заглядывая в расписание вещания и, только вернувшись из радиорубки, на минуту включал «спикер» в своей каюте для контроля. Первым помощником капитана в том рейсе был мужичок, фамилию которого мне никак не удается вспомнить. Да и не так это важно. И была у него лысина, сварливая жена и служебное рвение. Последнее выражалось в разного рода собраниях экипажа для разъяснения мудрой политики партии. Иными словами — на своем месте был парень: на переднем крае борьбы идеологий. В тот день он проснулся, я думаю, в хорошем настроении, отчасти потому, что Индийский океан зимой полная противоположность Атлантическому: солнышко греет, океан величественно спокоен, а четвертый механик уже набрал забортной воды в бассейн на шлюпочной палубе. Рука замполита привычно щелкнула переключателем динамика судовой трансляции и оттуда кто-то сказал уверенно и без помех: «Вы слушаете «Голос Америки», Вашингтон». Услышав эту же фразу, я спокойно поднялся в радиорубку и более внимательно поискал голос Родины. Несколько иной была реакция замполита. Он заметался по своей каюте, как Скарлет Охара по охваченной огнем кухне и, надевая на ходу форменные черные брюки, ринулся к трапу, ведущему вниз. Что он хотел сделать мне и сейчас неясно. Возможно он собирался вломиться в мою каюту с требованием прекратить это безобразие или обвинить меня в политической близорукости — неизвестно. Однако, брюки нужно было все-таки надеть, ибо спустя минуту он лежал в расстегнутых штанах палубой ниже и голосом побитой собаки требовал доктора. Подоспевший док констатировал растяжение связок голеностопного сустава левой ноги и, пойдя навстречу пожеланиям пострадавшего, включил радиоточку в кают-компании, куда они вместе доковыляли. «Спикер» бодро проинформировал подошедших об успехах колхоза «путем Ильича» и проиграл саундтрек из кинофильма «Золото Макены» в исполнении колхозного баяниста-виртуоза. — Вы ничего не слышали? — спросил обретший дар речи 1-й помощник. — Ничего подобного я раньше не слыхал, — серьезно ответил док, полагая, что пациент все еще находится в состоянии шока. Этот же вопрос он задавал всему комсоставу, сходящемуся в кают-компанию на завтрак. Реакция у всех была одинакова: первый взгляд на обмотанную эластичным бинтом левую ногу партийного оракула, второй на кивающего головой и сидящего рядом серьезного доктора, после чего следовало короткое «нет» и проход к своему столу. Когда зашел я, несколько задержавшись, поскольку передавал мастеру (капитану) срочную радиограмму, то был единственным, кого замполит не удостоил своим вниманием. Об этом мне поведал начальник, сидевший со мной за одним столом. В этом месте, пожалуй, нужно сделать небольшое отступление, касающееся содержания принятой радиограммы. Она гласила, что судну следует направиться в Индию (порт Мадрас) для погрузки чего-то там в пустые трюма нашего парохода. Новость в общем-то хорошая, поскольку переход с заходом в капстрану означает получение валюты, а не чеков. А теперь представьте: в кают-компанию входит капитан и, глядя на забинтованную ногу своего первого помощника, спрашивает: «Вы ничего не слышали? » Я не выдержал первым. И, хотя смеяться над мастером - дурной тон, смех был подхвачен десятком глоток. Капитан был добрым дядькой, к тому же в хорошем настроении и поэтому простил, объявив о предстоящем заходе в Мадрас. Самым положительным моментом всей истории было то, что помполит навсегда отстал от меня с предложениями вступления в ряды КПСС.: -) Garry
Штирлиц сидел и тосковал по русским газетам... "Правда", "Известия", "Красная звезда". Передовая статья... Решения пленума ЦК КПСС — в жизнь... Портрет вождя на первой странице... Как долго он был лишен этого счастья... В конце концов Штирлиц собрал всю свою волю в кулак, встал с унитаза и воспользовался давно опостылевшей ему немецкой туалетной бумагой...
Штирлиц сидел у открытого окна и писал отчет. Возле него назойливо жужжала муха, Штирлиц махнул рукой, муха вылетела в окно. "Совсем как Плейшнер",— подумал Штирлиц.
Мюллер подозревал, что Борман — русский агент. Обратился кШтирлицу и тот сказал:— Надо натянуть веревку перед кабинетом Бормана, когда онзапнется, мы узнаем, кто он.Так и сделали. Идет Борман, запнулся:— Ой, бля!Мюллер:— Ни фига себе!Штирлиц:— Тише, тише, товарищи!
Случилась эта история не со мной, но правдивость ее не подвергается сомнению, поскольку поведана мне всеми главными участниками событий, а последствия я созерцал собственнолично. Итак, жили-были три студента одного гуманитарного заведения. Сказать, что они учились — будет не правда. Они наслаждались, но не учебой, а свободой, которая им выпала вдалеке от родительской опеки. А поскольку свобода воспринималась бурно, то деньги и еда у них заканчивались примерно в среду, а до пятницы, когда уедут домой, надо было что-то кушать. В тот год зима была суровой. Не в смысле погоды, а в смысле тотального обнищания всех троих. И вот когда муки голода достигли крайней отметки, было принято гениальное решение. За забором их небольшого общежития стоял уютный особняк, с садом и небольшой пасекой. Как известно, пчелам на зиму закладывают сахар, который ими перерабатывается и хранится в очень вкусном виде. И вот поздним темным вечером, чтоб не дай бог не поймали, все трое перелезли через забор. Открыть улей и извлечь пару рамок с сотами было не сложно. Так же не сложно было занести их в теплую комнату. Как только они вошли, не успев даже включить свет, в комнату постучали. Быстро две рамки были заброшены под кровать и в комнату запущен неожиданный посетитель. Особо хорошим другом посетитель не был, посему свежего меду ему никто не предложил. Соты остались лежать под кроватью. Посидели они минут пятнадцать. А в это время пчелы, о присутствии которых никто не подозревал (напомню – было темно), после долгого зимнего сна почувствовали приход весны. Срочно из тех пчел, что отошли от зимней спячки первыми, была составлена разведывательная экспедиция. Дальше события развивались стремительно. В комнате послышалось слабое жужжание. «Муха наверно» — подумал Штирлиц «Какая зимой в жопу муха? » — подумали обиженные пчелы. Кто был укушен первым история умалчивает. Но кто-то понял, что что-то не так, и заглянул под кровать. Оттуда он вылетел извергая проклятия, а нос героя буквально на глазах начал набирать размеры. Вы знаете, что пчела после укуса погибает? Но природа все предусмотрела. Перед смертью пчела выделяет специальный запах, который для всех остальных пчел служит сигналом – «Я погибла в неравной схватке. Отомстите за меня» Пчелы начали вылетать из-под кровати целыми эскадрилиями. Слабое жужжание превратилось в громкий гул. Студенты эвакуировались в коридор, а поскольку бежали быстро, двери никто не закрыл. Убегая по длинному коридору матерились громко, потому из многих комнат показались головы любопытных, которые в темноте коридора сначала не поняли, что происходит. Когда поняли – было поздно. Вы знаете сколько в одном улье живет пчел? – от 20 до 100. ТЫСЯЧ. А сколько их может одновременно быть на одной переборке? Не знаю, пусть пчеловоды поправят, но думается никак не меньше тысяч пяти. А переборок было две. И вот все это воинство, обуреваемое жаждой мщения за погибших товарищей, разлетелось по всему общежитию… В тот вечер были разбужены и укушены многие. И бабка-одуванчик на вахте, и вызванный ею наряд милиции – никто не ушел от справедливого возмездия. Наконец, после получаса безуспешной борьбы кто-то наконец догадался открыть окно. Пчелы начали мерзнуть, и летать больше не хотели. После разгерметизации всего общежития, когда температура в комнатах упала почти до нуля, схватка прекратилась. *** Пчелы погибли все, меду в тот вечер не хотелось уже никому. Однако до сих пор, когда я встречаю того разведчика из-под кровати с распухшим носом, а ныне моего хорошего друга, мы вспоминаем о том, как на следующий день общежитие в полном составе не явилось на пары, а пришедшего разбираться завуча, от стресса, вызванного смехом, пришлось отпаивать дешевым молдавским «Стрелучитором».