Свежее

Штирлиц бросил бумажку в унитаз. Шифровка попала в центр.

У своего дома Штирлиц увидел бездомную собаку.
— Дурашка, — позвал ее Штирлиц.
— Сам ты дурашка. Я из центра, — ответила собака.

Штирлиц вешал занавеску. Занавеску отчаянно сопротивлялся.

Штирлиц вкалывал в своем кабинете с утра до ночи.
Однажды его застукал за этим делом Мюллер:
"Я смотрю, у вас дури на всех хватит!".
С тех пор стал вкалывать весь отдел.

Штирлиц выглянул на улицу. Шел дождь и два эсэсовца.

Штирлиц встал с позаранку и отодвинул занавеску. Он еще не знал, что Позаранку и Занавеску были румынскими шпионками.

Штирлиц всегда спал как убитый. Его даже пару раз обводили мелом...

Штирлиц вошёл в ванну. Анна застонала и прижалась к нему сильнее.

Штирлиц выкрал у Бормана важные бумаги и пошел фотографировать их в туалет. Вдруг в унитазе возникает Борман:
— Штирлиц, вы окружены. Со мной тысяча солдат.
— А со мной техника, — сказал Штирлиц, дергая веревку.

Штирлиц долго смотрел в одну точку... Потом в другую...
— Двоеточие! — наконец-то догадался Штирлиц.

Штирлиц долго смотрел в одну точку. Потом перевел взгляд
и посмотрел на другую.
"Двоеточие!" — догадался Штирлиц.

Штирлиц вышел из ставки Гимлера, сел в авто и сказал:
— Кэт, можно трогать!
— ОГО-ГОООО — потрогала Кэт...

Штирлиц гнул своё, своё не гнулось.
— Лучше бы ты вчера вечером не гнулось — подумал Штирлиц, продолжая гнуть непокорное своё.

Штирлиц вышел из кабака и ощутил удар в затылок.
Штирлиц оглянулся — это был асфальт.

Штирлиц зашел в магазин и увидел на витрине колбасу.
"Колбаса", — подумал Штирлиц.
"Штирлиц", — попыталась подумать колбаса, но так и не смогла.

Штирлиц ехал на машине по берегу моря.
"Выйду посмотрю отлив на море" — подумал Штирлиц... И, отлив, посмотрел.

Штирлиц достал записку. В ней написано:
— Pft,fкb velfrb t,fnm b[d

Штирлиц долго смотрел вслед медленно удаляющемуся в сторону швейцарской
границы пастору — тот еле передвигал ноги. "Бедняга явно никогда раньше не
стоял на лыжах" — подумал он.
Стоял июль 1944 года. До конца войны оставалось меньше года.

Штирлиц никому не давал спуску.
Весь спуск он относил в берлинский банк спермы.

Штирлиц не любил массовых расстрелов, но отказываться было как-то неудобно...