Увести чужую жену не сложно — сложно вернуть ее обратно.
Короткие анекдоты
Пошлые анекдоты
Анекдоты про Вовочку
Анекдоты про тёщу
Анекдоты про секс
Семейные анекдоты
У маленького мальчика спрашивают:
— Ты кого больше слушаешь, маму или папу?
— Маму!
— Почему?
— Она больше разговаривает.
— Ты кого больше слушаешь, маму или папу?
— Маму!
— Почему?
— Она больше разговаривает.
Молодоженам предлагают трехспальную "Ленин с нами".
Решили открыть в Одессе публичный дом для иностранных моряков. В горком пригласили тетю Песю с Молдаванки, известную в дореволюционной Одессе бандершу, и предлагают ей возглавить новое
учреждение. Ей сулят всяческие блага.
— нет, — говорит тетя Песя, — знаю я ваши порядочки. Десять
коек — для горкома, двадцать — для обкома, органам — по потребности. Весной вы будете моих девочек дергать в колхоз на посевную, осенью — на уборочную. А тетя Песя ложись и выполняй план?
учреждение. Ей сулят всяческие блага.
— нет, — говорит тетя Песя, — знаю я ваши порядочки. Десять
коек — для горкома, двадцать — для обкома, органам — по потребности. Весной вы будете моих девочек дергать в колхоз на посевную, осенью — на уборочную. А тетя Песя ложись и выполняй план?
— Почему есть кукла — Степашка, кукла — Филя, кукла — Хрюша, кукла — Каркуша, а куклы — тетя Оксана нет?
— Просто она в другом .
— Просто она в другом .
Старый еврей с сыном смотрят футбольный матч по телевизору.
— автор гола — Гершкович! — объявляет комментатор.
— и ты думаешь, они этот гол защитают? — скептически говорит
отец.
— автор гола — Гершкович! — объявляет комментатор.
— и ты думаешь, они этот гол защитают? — скептически говорит
отец.
В нашей семье было много долгожителей. Мой дядя умер в возрасте 108 лет. Его убил сосед, приревновав к своей жене. А тетя моя умерла в возрасте 105 лет. Слава Богу, хоть ребенка удалось спасти...
Старушка в банке должна подписать чек и не знает, как это сделать.
— Подпишите так, — объяснили ей, — как вы обычно подписываете письма.
Старушка кивнула и вывела на чеке: "Целую вас всех, ваша тетя Агата".
— Подпишите так, — объяснили ей, — как вы обычно подписываете письма.
Старушка кивнула и вывела на чеке: "Целую вас всех, ваша тетя Агата".
Приходит зять домой и видит теща лежит без сознания.
Приехал врач и говорит: "Ей осталось 5 мин жить".
Зять побежал в магазин. Купил бутылку водки. Принес домой,налил сто грамм, дает теще и говорит: "Ну что, мама, на коня!"
Приехал врач и говорит: "Ей осталось 5 мин жить".
Зять побежал в магазин. Купил бутылку водки. Принес домой,налил сто грамм, дает теще и говорит: "Ну что, мама, на коня!"
Тёща рассказывает зятю. Когда я была молодой, я была такой глупой, некрасивой...
Зять: Вы прекрасно сохранились!
Зять: Вы прекрасно сохранились!
Копают теща с зятем картошку.А теща почему-то в каске.Сосед это дело увидел, и удивленный, подходит к зятю:
-Чего это у тебя теща в каске картошку копает?
-А что я должен бровку искать чтоб лопату обтрусить?!!
-Чего это у тебя теща в каске картошку копает?
-А что я должен бровку искать чтоб лопату обтрусить?!!
Strawberry fields.
Когда-то очень давно Паша Краснопольский был моим соседом по даче.
Участки принадлежали нашим тещам, мы появились там почти одновременно и
сразу подружились. Нас многое связывало: оба приехали в Москву из
провинции, рано женились, быстро наплодили детей — через несколько лет
на даче пасся уже целый выводок, двое моих и трое Пашкиных. Оба не то
чтобы были подкаблучниками, но уважали жен и не отлынивали от семейных
обязанностей. В том числе копались на огородах.
Мне повезло: моя жена относилась к садоводству без фанатизма, тесть и
теща им совсем не интересовались. Так что я работал ровно столько,
сколько сам полагал нужным. Малину видно среди крапивы — и хорошо. Паше
приходилось туже, на их участке (а участки были старые и большие, по 8 с
лишним соток) был засеян буквально каждый клочок. Всю осень варились
варенья, закатывались соления и компоты, зимой все это съедалось,
несъеденное раздавалось друзьям, и весной цикл начинался сначала.
Половину участка занимала самая трудоемкая культура — клубника. С
рассвета и до заката Паша полол, рыхлил, поливал, подрезал, окучивал,
подкармливал, изредка прерываясь на то, чтобы наколоть дров или шугануть
детишек.
Вечером, покончив с делами, Пашка частенько заходил ко мне с бутылкой
наливки. Выпив, он всегда заводил один и тот же разговор:
— Ты не думай, я Любашу люблю и детей тоже, и теща хороший человек. Но
больше так не могу. От этих клубничных грядок тошнит уже. Свобода мне
нужна, ты понимаешь, свобода!
— Да забей ты на огород, как я. Поорут и перестанут.
— Да собственно дело не в огороде. Свобода — это... ну как тебе
объяснить? Вот представь — прерия... и ты скачешь на коне, в ковбойской
шляпе, лассо в руках... и ни одной души до самого горизонта, только твое
ранчо где-то вдалеке. Вот это — свобода! А это — тьфу! — и Пашка с
ненавистью оглядывался на свой образцово возделанный участок.
Шел 85-й год, в Москве начался Всемирный фестиваль молодежи и студентов.
На следующее лето Любаша приехала на дачу с детьми и бабушкой, но без
Пашки. На расспросы она не отвечала, точнее, отвечала, но в этих ответах
было очень много эпитетов и очень мало смысла. Как я понял, Пашка
закадрил на фестивале какую-то иностранку и с нею сбежал. Как выглядел
его побег с точки зрения виз, развода, алиментов и прочей бюрократии -
не спрашивайте, не знаю.
Прошли годы, очень много всего случилось и с миром, и со мной. Никогда
не думал, что попаду в Америку, но вот попал. И не так давно,
путешествуя по стране с молодой женой и младшим ребенком, где-то в
Северной Каролине, как говорят америнакцы — in the middle of nowhere,
свернул с шоссе, чтобы купить у фермеров свежих овощей и фруктов. Здесь
фермеры продают урожай вдоль дорог, прямо как где-нибудь под Рязанью,
только цивилизованней, в маленьких лавочках.
На парковке стоял замызганный фермерский грузовичок, к нему была
привязана оседланная лошадь. Тощая и веснушчатая, но довольно
симпатичная для американки фермерша торговала овощами, сыром, домашним
вареньем, очень вкусным самодельным хлебом. Но главной специализацией
фермы были ягоды. Мы купили всего понемножку, а клубники — много,
клубника была замечательная.
Пока я укладывал покупики в машину, из лавочки вышел самый настоящий
ковбой, словно только что сошедший с экрана вестерна. Сапоги, замшевая
куртка, шляпа, шейный платок — недоставало только кольта. Ковбой сел на
лошадь, повернулся — и тут я его узнал.
— Паша! — заорал я. — Черт тебя побери! Пашка! Краснопольский! Как ты
тут очутился?
Ковбой соскочил с коня и кинулся обниматься.
— Знаешь, — признался он, — меня уже двадцать лет никто не называл
Пашкой. Я теперь, понимаешь ли, Пол Редфилд.
В тот день мы не поехали дальше, заночевали у Паши на ранчо. Когда жены
и дети оправились спать, новоявленный Пол Редфилд повез меня — на
грузовичке, не на лошади — в местный бар, где мы до утра пили пиво в
компании его друзей, таких же сошедших с экрана ковбоев. После третьей
кружки меня уже не оставляла мысль, что в салун вот-вот ворвутся
индейцы, и начнется стрельба.
На обратном пути Пашка остановил машину на пригорке, достал две сигары.
Мы вышли и закурили. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля,
подсвеченные восходящим солнцем. Было красиво и очень тихо.
— Это моя земля, — сказал Пашка. — Вот от этого столба и во-о-он до того
— кругом моя земля.
Дальний столб я не разглядел, а ближний видел сразу в двух экземплярах,
но общий смысл уловил.
— Паш, — сказал я, — а ведь это та самая свобода, о которой ты всегда
говорил. Ты мечтал об этой свободе, мечтал, и вот теперь наконец получил
ее. Да?
Пашка крепко задумался. И только когда закончилась сигара, спросил:
— Ты помнишь, сколько было клубничных грядок на моей даче?
— Сотки четыре?
— Три. А здесь — одиннадцать акров. Вот и вся, блин, свобода.
P.S.
11 акров — это, чтоб вы знали, порядка 450 соток. Для Северной Каролины
— вполне средняя ферма.
Когда-то очень давно Паша Краснопольский был моим соседом по даче.
Участки принадлежали нашим тещам, мы появились там почти одновременно и
сразу подружились. Нас многое связывало: оба приехали в Москву из
провинции, рано женились, быстро наплодили детей — через несколько лет
на даче пасся уже целый выводок, двое моих и трое Пашкиных. Оба не то
чтобы были подкаблучниками, но уважали жен и не отлынивали от семейных
обязанностей. В том числе копались на огородах.
Мне повезло: моя жена относилась к садоводству без фанатизма, тесть и
теща им совсем не интересовались. Так что я работал ровно столько,
сколько сам полагал нужным. Малину видно среди крапивы — и хорошо. Паше
приходилось туже, на их участке (а участки были старые и большие, по 8 с
лишним соток) был засеян буквально каждый клочок. Всю осень варились
варенья, закатывались соления и компоты, зимой все это съедалось,
несъеденное раздавалось друзьям, и весной цикл начинался сначала.
Половину участка занимала самая трудоемкая культура — клубника. С
рассвета и до заката Паша полол, рыхлил, поливал, подрезал, окучивал,
подкармливал, изредка прерываясь на то, чтобы наколоть дров или шугануть
детишек.
Вечером, покончив с делами, Пашка частенько заходил ко мне с бутылкой
наливки. Выпив, он всегда заводил один и тот же разговор:
— Ты не думай, я Любашу люблю и детей тоже, и теща хороший человек. Но
больше так не могу. От этих клубничных грядок тошнит уже. Свобода мне
нужна, ты понимаешь, свобода!
— Да забей ты на огород, как я. Поорут и перестанут.
— Да собственно дело не в огороде. Свобода — это... ну как тебе
объяснить? Вот представь — прерия... и ты скачешь на коне, в ковбойской
шляпе, лассо в руках... и ни одной души до самого горизонта, только твое
ранчо где-то вдалеке. Вот это — свобода! А это — тьфу! — и Пашка с
ненавистью оглядывался на свой образцово возделанный участок.
Шел 85-й год, в Москве начался Всемирный фестиваль молодежи и студентов.
На следующее лето Любаша приехала на дачу с детьми и бабушкой, но без
Пашки. На расспросы она не отвечала, точнее, отвечала, но в этих ответах
было очень много эпитетов и очень мало смысла. Как я понял, Пашка
закадрил на фестивале какую-то иностранку и с нею сбежал. Как выглядел
его побег с точки зрения виз, развода, алиментов и прочей бюрократии -
не спрашивайте, не знаю.
Прошли годы, очень много всего случилось и с миром, и со мной. Никогда
не думал, что попаду в Америку, но вот попал. И не так давно,
путешествуя по стране с молодой женой и младшим ребенком, где-то в
Северной Каролине, как говорят америнакцы — in the middle of nowhere,
свернул с шоссе, чтобы купить у фермеров свежих овощей и фруктов. Здесь
фермеры продают урожай вдоль дорог, прямо как где-нибудь под Рязанью,
только цивилизованней, в маленьких лавочках.
На парковке стоял замызганный фермерский грузовичок, к нему была
привязана оседланная лошадь. Тощая и веснушчатая, но довольно
симпатичная для американки фермерша торговала овощами, сыром, домашним
вареньем, очень вкусным самодельным хлебом. Но главной специализацией
фермы были ягоды. Мы купили всего понемножку, а клубники — много,
клубника была замечательная.
Пока я укладывал покупики в машину, из лавочки вышел самый настоящий
ковбой, словно только что сошедший с экрана вестерна. Сапоги, замшевая
куртка, шляпа, шейный платок — недоставало только кольта. Ковбой сел на
лошадь, повернулся — и тут я его узнал.
— Паша! — заорал я. — Черт тебя побери! Пашка! Краснопольский! Как ты
тут очутился?
Ковбой соскочил с коня и кинулся обниматься.
— Знаешь, — признался он, — меня уже двадцать лет никто не называл
Пашкой. Я теперь, понимаешь ли, Пол Редфилд.
В тот день мы не поехали дальше, заночевали у Паши на ранчо. Когда жены
и дети оправились спать, новоявленный Пол Редфилд повез меня — на
грузовичке, не на лошади — в местный бар, где мы до утра пили пиво в
компании его друзей, таких же сошедших с экрана ковбоев. После третьей
кружки меня уже не оставляла мысль, что в салун вот-вот ворвутся
индейцы, и начнется стрельба.
На обратном пути Пашка остановил машину на пригорке, достал две сигары.
Мы вышли и закурили. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались поля,
подсвеченные восходящим солнцем. Было красиво и очень тихо.
— Это моя земля, — сказал Пашка. — Вот от этого столба и во-о-он до того
— кругом моя земля.
Дальний столб я не разглядел, а ближний видел сразу в двух экземплярах,
но общий смысл уловил.
— Паш, — сказал я, — а ведь это та самая свобода, о которой ты всегда
говорил. Ты мечтал об этой свободе, мечтал, и вот теперь наконец получил
ее. Да?
Пашка крепко задумался. И только когда закончилась сигара, спросил:
— Ты помнишь, сколько было клубничных грядок на моей даче?
— Сотки четыре?
— Три. А здесь — одиннадцать акров. Вот и вся, блин, свобода.
P.S.
11 акров — это, чтоб вы знали, порядка 450 соток. Для Северной Каролины
— вполне средняя ферма.
У тёщи должно быть два зуба!
Один для того чтобы пиво зятю открывать
второй для того чтобы постоянно болел.
Один для того чтобы пиво зятю открывать
второй для того чтобы постоянно болел.
Однажды утром, заявляет тёща зятю:
— Ну, вот, что, зятёк! Делай что хочешь, выкручивайся как хочешь, но чтобы меня похоронили в кремлёвской стене.
Зять задумался и молча на работу ушёл. Приходит вечером и говорит:
— Мама! Я для тебя готов на всё! Вообщем, делай что хочешь, выкручивайся как хочешь, но похороны завтра в полдень.
— Ну, вот, что, зятёк! Делай что хочешь, выкручивайся как хочешь, но чтобы меня похоронили в кремлёвской стене.
Зять задумался и молча на работу ушёл. Приходит вечером и говорит:
— Мама! Я для тебя готов на всё! Вообщем, делай что хочешь, выкручивайся как хочешь, но похороны завтра в полдень.
Теще надо два зуба. Одним зятю пиво открывать, а другой — чтоб болел.
Когда у габровки заболел зуб, то чета вместе отправилась к врачу. Габровка была счастлива, что наконец-то исчезла жуткая боль. Глава семейства поинтересовался:
— Во что обошлось лечение?
— Если бы ваша жена обратилась к врачу десять лет назад, когда началось заболевание и она была еще школьницей, то тогда это бы стоило...
— Не продолжайте, не продолжайте, — радостно затараторил муж, — счет предъявите виновнику, моему тестю.
— Во что обошлось лечение?
— Если бы ваша жена обратилась к врачу десять лет назад, когда началось заболевание и она была еще школьницей, то тогда это бы стоило...
— Не продолжайте, не продолжайте, — радостно затараторил муж, — счет предъявите виновнику, моему тестю.
Зять ночью выходит на кухню и видит картину — теща сняла трусы и мочится в кастрюлю с борщем.— Мама, что Вы делаете?!! Мы же Его Едим!— Злые вы! Уйду я от вас...
После свадьбы молодые решают жить у матери жены. Во время первого же обеда зять заявляет:
— Значит, так: зарплату то буду домой приносить, то не буду...
Жена нервно восклицает:
— Как так: то буду, то не буду?
Муж ударяет ложкой по столу и грозно вопрошает:
— Кто в доме хозяин?
Жена притихла, и он продолжает:
— Далее: спать буду то с женой, то с тещей...
Жена кричит:
— Что значит, то с женой, то с тещей?
Теща грозно:
— Молчать! Кто в доме хозяин?
— Значит, так: зарплату то буду домой приносить, то не буду...
Жена нервно восклицает:
— Как так: то буду, то не буду?
Муж ударяет ложкой по столу и грозно вопрошает:
— Кто в доме хозяин?
Жена притихла, и он продолжает:
— Далее: спать буду то с женой, то с тещей...
Жена кричит:
— Что значит, то с женой, то с тещей?
Теща грозно:
— Молчать! Кто в доме хозяин?
Тёща заказала купить для неё чай слабительный:
— Но чтоб обязательно на коробке – три балерины на картинке!
Зять в магазине по полкам рыскал-рыскал… Нет, блин, с тремя, да пошла тёща на фиг со своими капризами! Взял коробку, на которой две балерины.
Дома тёща:
— Я же сказала, чтоб слабительный чай с тремя балеринами, а тут две!!!
— Мама, одна балерина уже пошла срать.
— Но чтоб обязательно на коробке – три балерины на картинке!
Зять в магазине по полкам рыскал-рыскал… Нет, блин, с тремя, да пошла тёща на фиг со своими капризами! Взял коробку, на которой две балерины.
Дома тёща:
— Я же сказала, чтоб слабительный чай с тремя балеринами, а тут две!!!
— Мама, одна балерина уже пошла срать.
Теща зятю:
— Ты же хочешь, чтоб я заболела, не так ли?
— Нет, поскольку вы заболеете, но не умрете!
— Ты же хочешь, чтоб я заболела, не так ли?
— Нет, поскольку вы заболеете, но не умрете!